Новогодний пир

[Natella]

Константин Кропоткин

Вообще-то ей полагалось захиреть в московском климате, не похожем на ее родную Северную Африку. Но она была не только жива, но и вполне здорова, оправдывая свое имя, напоминающее о мумиях египетских фараонов, над которыми неподвластно время. Ее звали "Хамеропс". Марк, считая это имя неприличным, называл ее просто - "пальма". Было несложно понять, какую из пальм он имеет в виду, поскольку другая растительность в нашем доме не приживалась.

Когда Марк приволок горшок с растением, он божился, что будет ухаживать за ним лучше, чем специалисты в оранжереях. Потом мы задвинули его за телевизор ("собирать вредное излучение", - как было сказано), а вспомнили лишь через три месяца, в конце декабря, обнаружив, что у нас нет денег на новогоднюю елку.

- Надо отпраздновать так, чтобы потом не было мучительно больно, - пропыхтел Марк, прилаживая к пальмовой ветке стеклянного зайца.

Ветка печально поникла, как и ее соседки, уже увешанные сосульками, шарами и гирляндами.

- Конечно, обычно в Новый год мы хлещем друг друга плетками до потери пульса, - сказал я.

- В том-то и дело, что ничего такого мы не делаем, - наставительно сказал Марк. - Салатики-тортики, винишко-водочка. Поели-выпили и уставились в телевизор. Скучно!

Марк задрал голову к потолку и взвыл по-собачьи:

- Ску-у-учно!

Пальма покачнулась и звякнула, то ли в знак согласия, то ли из протеста.

- Она точно упадет, - сказал Кирыч, читая мои мысли. - Прямо в салат "оливье".

- В этом году никакого "оливье" не будет, - заявил Марк.

Кирыч возмущенно уставился на Марка, словно его лишали чего-то жизненно необходимого. Воздуха, например, или вина "Киндзмараули" 120 рублей за бутылку.

- Если тебя пучит от "оливье", то почему мы должны страдать, - поддержал я Кирыча.

- Ничего меня не пучит, - обиделся Марк.

- Нет, пучит, - заупрямился я, намереваясь напомнить Марусе, чем закончился день его рождения.

- В этот раз мы устроим настоящий пир! - воскликнул Марк, не желая пускаться в воспоминания.

- Это предупреждение? - поинтересовался я.

- Пир духа! - фыркнул Кирыч.

* * *

Конечно, нам хотелось собрать самую изысканную компанию - красивых, знаменитых или, в крайнем случае, просто богатых. Но мускулистые модели, записные остряки и пузатые миллионеры оказались заняты.

- ...Приходи! Будет весело! На первое спаржа с ветчиной и майонезом, сыр с оливками и виноградом... Уезжаешь? Здорово. Пока...

С кислым видом Марк положил трубку.

- Ах, это очень мило, но я буквально сейчас улетаю на Мальдивы, - я без труда восстановил неуслышанную часть разговора, зная любовь Адама к сочинительству. Даже если он собирается на рынок за воблой, то рассказывает, как минимум, о золоченой карете, которая вот-вот умчит его в Булонский лес.

- В Египет. На реку Нил, - поправил меня Марк.

Адам, вертлявый юноша польских кровей и неопределенного возраста, числившийся у Марка в приятелях, не знает себе равных в сочинении небылиц, которые настолько пошлы, что становятся произведением искусства. Этот редкий талант сделал его желанным гостем в домах, куда более аристократических, чем наши 84-метровые руины. Салонные шахерезады всегда пользуются спросом, а Адам был королевой всех шахерезад.

- ...На второе - фондю со всякими соусами, - говорил Марк следующему кандидату на совместную новогоднюю ночь. - Фондю? - Марк произнес это слово с наслаждением и в нос, как настоящий парижанин. - Фондю - это такая еда. Ее жарят прямо на столе. Что ты? Костер мы разводить не будем. Киря смастерил миленькую горелку. Работает лучше всякой печки, хоть котлеты жарь. Нет, фондю не котлеты. Мы поставим на нее кастрюльку. Беленькую с розочками. Нальем маслица целую бутылку, а как закипит, положим мясо кусочками на специальных железных палочках.

- Шпажках, - уточнил Кирыч.

Два вечера с книгой "Европейская кухня" не прошли для него даром. Теперь Кирыч сделался настоящим специалистом по приготовлению деликатесов. По крайней мере, в теоретической части. До применения знаний на практике оставалось всего два дня. Мне за это время предстояло усвоить правила эксплуатации тропических фруктов. Надо ли срезать шкуру у манго, что делают с папайей, съедобна ли косточка киви и есть ли она у него вообще? Из экзотических плодов, которые я купил, поддавшись на марусины уговоры, самым простым в обращении был кокос. Не надо много ума, чтобы сообразить - райское наслаждение у кокоса внутри.

- Что потом? - переспросил Марк и, закрыв трубку рукой, зашептал. - Зиночка интересуется культурной программой.

- Будем водить хороводы, - ответил Кирыч.

- Если до этого не помрем от несварения желудка, - добавил я.

- А потом..., - промурлыкал Марк в трубку. - Потом мы будем кидаться табуретками! Придешь! - возликовал Марк и тут же опечалился. - Всего на полчаса?

Список гостей редел, становясь все менее блестящим. Нам досталось то, что осталось. Например, унылая дева Лилька. Она так хотела замуж, что к 30 годам распугала всех подходящих кандидатов и теперь утешалась романами с продолжением, которые строчила для "Новорусского листка".

Незадолго до новогодних каникул я встретил Лильку в коридоре редакции. Она начала расписывать, как трудно живется одинокой девушке, которая даже Новый год встречает в обществе телевизора. Внезапно расчувствовавшись, я пригласил ее к нам.

- Я винегрет приготовлю, - обрадовалась Лилька.

Это блюдо вряд ли может считаться вершиной кулинарного искусства, которое должен являть собой наш новогодний стол, но огорчать Лильку я не стал.

- Только обещай, что не будешь кричать "ой, чего делается!" при виде целующихся мужчин, - потребовал я. - Извращенцы не любят, когда им об этом напоминают.

Лилька пообещала.

Чтобы ей не было скучно, Марк придумал пригласить Валерия, обладавшего, как минимум, двумя достоинствами. Во-первых, он был гетересексуален. Во-вторых, холост. Марк толковал что-то еще об одном достоинстве, вспомнив совместное купание в бассейне, но я ему не поверил. Будь это правдой, Валера уже давно был бы женат.

* * *

Было восемь вечера. Свечи горели, стол был заставлен едой и бутылками так плотно, что скатерть, накрахмаленная и отутюженная, наблюдалась едва-едва. В центре красовалась горелка, похожая на уменьшенную копию аппарата для запуска космических кораблей.

- Вот это жизнь! - облизывался Марк.

Первой пришла Лилька. Она принесла винегрет и бутылку шампанского, которые тут же постигла печальная участь. В кастрюлю с винегретом, опрометчиво оставленную в коридоре, залез Вирус. А шампанское кончилось само по себе, выстрелив сразу после того, как я подумал, что бутылка тепловата и надо бы поставить ее в холодильник.

- Все равно нам надо делать ремонт, - успокоил я Лильку, любуясь ручьями на кухонной стене.

Валера нарисовался вторым. Он был не один, а со своей "девочкой" - громадной кавказской овчаркой.

- Оставить не с кем было, - виновато сказал он. - Но вы не бойтесь, у нее ангельский характер.

В подтверждение его слов, "девочка" в клочья разодрала мою кроликовую шапку и разлеглась поперек коридора, рыкая на каждого, кто не был ее "мальчиком". Мы намек поняли: Вирус спрятался в спальне, я надел высокие туристские ботинки, а Лилька затряслась, как осиновый лист.

- Меня в детстве точно такая же покусала, - объяснила она.

- Меня тоже, - обрадовался я, найдя общую тему для разговора.

Я хотел было пуститься в воспоминания, как опять зазвенел звонок.

- Зинаида! - радостно завизжал Марк и, открыв дверь, повис на двухметровой красавице в норковой шубе.

Зинку сопровождал суровый мужчина лет сорока в черном костюме и с золотым перстнем. От предыдущих зинкиных кавалеров он унаследовал имя "котик".

- Мы с котиком совсем ненадолго, - сказала Зинка, а, увидев овчарку, кушающую шапку, уточнила. - Минут на пятнадцать.

Затем она полчаса пила шампанское, пела песни со своего второго альбома, который обязательно-непременно станет хитом, хвасталась нарядами, сшитыми в Таиланде, и рассказывала о шоу, которое ей предстоит вести сегодня ночью в "Макаке". Следующие полчаса она прерывисто дышала, глядя, как Валера уговаривает свою "девочку" выпустить гостей на свежий воздух. "Котик" взирал на происходящее с невозмутимостью Будды и за все время произнес только одно слово.

- Гав! - сказал он, уводя Зинаиду, и показал зубы, такие же желтые, как у кавказухи, которая таранила дверь туалета, стремясь вырваться на свободу.

Кавказуха утихла примерно через час.

- Устала, - сказал Кирыч.

На него, в отличие от прочих, грозный рык, доносившийся из туалета, не произвел никакого впечатления. Он поедал закуски с такой же невозмутимостью, будто аккомпанементом служила тихая классическая музыка.

- Не ба-бах, а Моцарт, - сказал я и собрался было пояснить шутку, как опять зазвонили.

Новый гость звонил настойчиво и требовательно.

- Клавдия, - догадался Марк.

- Кассандра, - недовольно сказал я, чувствуя в себе не меньший, чем у Маруси, прорицательский талант.

Глядя на Клавдию, первое, что бросалось в глаза - это ее голова. Коротко стриженая, она наполовину была выкрашена в красный цвет, отчего казалось, что ее темя охвачено огнем. Второй особенностью Клавдии было умение всему на свете давать лаконичную, но исчерпывающую характеристику.

- Хрень! - восхищенно сказала она, оглядывая разносолы на столе и, достав из внутреннего кармана камуфляжной куртки бутыль без этикетки, присовокупила ее к алкогольной батарее, потеющей на столе.

В бутыли оказался разведенный спирт. Работая медсестрой в больнице, Клавдия имела немало преимуществ.

В лучших традициях великосветских балов, дама пришла с кавалером. В тени ее гренадерских плеч прятался юноша стрекозиной породы: глаза на два размера больше, чем нужно, посаженные на длинное худое тело.

Молодой человек был нам незнаком. Заинтересовавшись, мы дружно принялись его любить и жаловать.

- Ах, присаживайтесь! - захлопотал Марк.

- Чувствуйте себя, как дома! - не отстал от него я.

- Шампанского? - осведомился Кирыч.
Впрочем, вскоре мы потеряли к нему всякий интерес. В отличие от Клавдии, он был безнадежно безголов. Конечно, череп у него имелся, но использовался лишь для того, чтобы издавать глупости. - Дубай! - с невыразимым блаженством произнес юноша и, прежде чем, мы решили, что так его зовут, продолжил: Мечеть Джумейра, Залив, шейх Рашид... Мы никогда не были в Объединенных Арабских Эмиратах и потому не годились ему даже в подметки. Дубай был чудом света, мерой всех вещей, центром мироздания и пупом земли. - Золотой базар, арба, кальперинья, - перечислял он, мигая глазами-локаторами. "Хотели Шахерезаду? Получайте - сказительница по имени "Дубай", - подумал я. - Кальперинья? - удивленно переспросил Кирыч. - Кальперинья, - подтвердил он, снисходительно улыбнувшись, и продолжил нараспев. - Выбравшись из арбы, вы оказываетесь в царстве пряностей. Всюду возвышаются тюки, полные сухофруктов, орехов, гвоздики, корицы и кальпериньи. - Кальперинья - это не пряность, а напиток, - краснея, буркнул Кирыч. - Точно! - хором подтвердили мы с Марком, однажды целый вечер убившие на приготовление приторного пойла. - Скажите, молодой человек! - прищурился я, осененный подозрением. - А какие в вашем Дубае деньги? - Обыкновенные, - поджал губы Дубай. - Драхмы, тугрики, лиры? - подсказал я. - Или, может, доллары? - Доллары, конечно! - поколебавшись, сказал путешественник. Я вопросительно посмотрел на Кирыча. - Денежная единица Объединенных Арабских Эмиратов - дирхам. В одном дирхаме - сто филсов, - отрапортовал Кирыч - знаток иностранных валют и, поняв, что нечаянно уличил гостя во лжи, раскраснелся еще больше. Его деликатной душе это претило и он недовольно посмотрел на меня, предававшегося роли экзекутора без зазрений совести. Дубай одарил присутствующих "козьей мордой". А именно - закатил глаза и, втянув щеки, сложил губы бантиком. - Это та самая милая компания, которую ты обещала? - спросил он у Клавдии и в знак крайнего недовольства подвигал сушеным телом. - Хрень! - огрызнулась Клавдия. * * * Подняв бокалы и рюмки, мы ждали, когда Валерий закончит свой тост. Начав речь со стандартного "За присутствующих здесь дам", он вдруг вспомнил, что Клавдия имеет отношение к медицине и принялся поражать ее воображение. - ...Потом я сделал тонкий надрез у позвоночника..., - Валера рассказывал, как он препарировал щенка сенбернара, сдохшего от загадочной болезни. - Очень интересно, - светским голосом сказал Марк. Бокал в его руке заметно дрожал. Обрадовавшись, Валерий пустился в подробное описание операции, вворачивая аппетитные словечки вроде "эпителий", "скальпель" и "иссечение мышцы". Слушая его, я вдруг понял, почему этот мужчина в самом расцвете сил безнадежно холост. - Он маньяк, - тихо сказал я Марку. Все потенциальные невесты наверняка думали то же самое. - Ветеринар, - ответил Марк и посмотрел на меня так, будто он - больной щенок сенбернара. К шпажкам, которые плескались в кастрюльке с маслом, никто не прикасался. Дубай был бледен. Лилька, закусив кулачок, затравленно посмотрела на меня. Я сурово сдвинул брови, напоминая ее обещание быть "паинькой". - ...Когда я вскрыл кишечник..., - с жаром продолжал Валерий. Выслушав, что же было интересного в кишечнике у щенка, Лилька нетвердой походкой вышла из комнаты. - Такие люди, как он, ходят в цирк лишь для того, чтобы полюбоваться, как тигр отгрызает голову дрессировщику, - пробормотал я, обращаясь за поддержкой к Кирычу. Тот, кажется, тоже с удовольствием удалился бы, но отступать было некуда - стена за спиной и гости по обе стороны не оставляли места для маневра. Поэтому Кирыч лишь нервно подергал подбородком и сделал вид, что его интересует "фондюшница". Он покрутил колесико горелки, увеличивая пламя. Масло в кастрюльке радостно заскворчало и вдруг вспыхнуло. - На помощь! - заблеял Дубай, шарахаясь от зажигательной смеси. Чувствуя себя обязанным что-то предпринять, я выплеснул в огонь содержимое своего бокала. В следующую секунду в потолок ударил столб огня. - Идиот! - закричал Кирыч. - Это коньяк! Огонь весело трещал. Кастрюлька плевалась кипящим маслом. "Сейчас рванет", - в панике подумал я, глядя, как обугливается этикетка у бутылки с водкой, стоявшей рядом с горелкой. Валера спрятался за тарелку. "Щит" был мал и вряд ли уберег бы круглую физиономию мучителя сенбернаров от огненного возмездия. - Спасайся, кто может! - закричал Марк и полез под стол. - Одеяло! Одеяло давай! - закричал Кирыч неизвестно кому. Быстрее всех сообразила Клавдия. Она сдернула с дивана плед и, сбивая в кучу тарелки и рюмки, накрыла им огонь. По комнате поплыл запах паленой шерсти. - Вы в пожарной команде не работали? - невольно восхитился я. - Хрень! - ответила она. Как всегда, Клавдия попала в самую точку. Изысканные блюда европейской кухни были присыпаны стеклом и маслом. Праздничный ужин можно было без сожалений отдавать врагам. * * * - До Нового года осталось 34 минуты и 25 секунд... уже 15 секунд, - провозгласил Марк и стал делать мне знаки. По плану мы должны были наполнить шампанским кокосовый орех и встретить Новый год, отпивая из него по очереди. Марк, придумавший такую штуку, назвал это "боевым крещением". Я побежал в кухню за кокосом, который надо было еще превратить в чашу. Задача оказалась труднее, чем я предполагал. Я с остервенением возил ножом по волосатой скорлупе, но сумел сделать только небольшой надрез. - Где ты копаешься? - недовольно крикнул Марк. Фрукт соскользнул с табуретки. Подумав, я взял в руки топор. - Ты не видел Лилию? - в кухню заглянул Валерий. - Она ушла и не вернулась! - Ты мужчина? - спросил я. - Ну, да! - неуверенно ответил он. - Для тебя есть работа! - с этими словами я сунул ему топор и неподатливый фрукт. - Руби! "Если ты вспарываешь сенбернаров, то вскрыть кокос не должно составить для тебя труда", - мысленно добавил я. - А я пока Лилю поищу, - подсластил я пилюлю. Лилька оказалась там, куда мне больше всего хотелось. Она сидела на унитазе, подтянув ноги к подбородку, как мартышка на суку. - Я выйти не могу! - жалобно сказала Лилька, увидев меня. Кавказуха, лежавшая у ее ног, встала, обнюхала мои ботинки и перешла к двери, отрезая мне путь к отступлению. - Вот и ты попался, - обреченно сказала Лилька. Я попробовал перешагнуть через овчарку, но она показала зубы, такие же желтые, как у нового любовника Зинаиды. Я присел на край ванной. - Шампанское, шампанское! Где ваши кружки? - вопил из гостиной Марк, забыв и про кокос, и про недостающих участников новогоднего представления. Из кухни доносились глухие удары. - Помогите! - стесняясь, крикнула Лилька, пока я, с мусорным ведром наперевес, пытался вырваться на волю. Кавказуха рыкнула, а я вернулся на край ванной. - ...Десять, девять, восемь, семь..., - в гостиной отсчитывали последние секунды старого года. - Бум-бум-бум, - аккомпанировал Валера, добивая кокос. - Отряд не заметил потери бойца! - расстроенно сказал я. - С Новым годом! - кричали снаружи. - С Новым счастьем! - саркастически ответила Лилька, с ненавистью глядя на кавказуху. Та заворчала, дав понять, что шуток не понимает. В этот момент что-то грохнуло и повалилось. - Перестарался, - сказал я, уверенный, что вместе с кокосом Валера разрубил и табуретку. Как в воду глядел. * * * Испытания новогодней ночи плохо повлияли на Марка. - Раз-два-три, елочка гори! - окончательно впав в детство, декламировал он. Он воткнул вилку в розетку и пальма вспыхнула ярче, чем фондю. Дубай, слишком хорошо знакомый с огневыми шоу (на рукаве его свитера красовалась внушительная дыра), пугливо дернулся. На остальных переливающиеся гирлянды не произвели никакого впечатления. Все были заняты. После того, как на кухне собрали останки табуретки и кокоса, а потом обнаружили нас с Лилькой; после того, как кавказуху отвлекли куском колбасы, а она все равно тяпнула меня за ногу; после того, как овчарка чуть не взломала дверь туалета, желая чего-нибудь повкуснее моего ботинка - после всего этого ужасно хотелось есть. На счет "раз" Кирыч внес торт со взбитыми сливками. На счет "два" к нему потянулись руки. А на счет "три" Кирыч смотрел на пустое блюдо, пытаясь понять, куда все подевалось. За тортом последовал фруктовый салат с корицей, медом и сливками. Но и он не спас положения. Народ требовал продолжения банкета. Есть было нечего. - Может макароны сварить? - виновато предложил я. - Идея! - закричал Марк. Он выскочил в коридор и вернулся, торжественно неся кастрюлю. "Лилькин винегрет", - екнуло мое сердце. Я хотел было проинформировать гостей, что в нем успел порыться Вирус, но, увидев, как у них загорелись глаза, промолчал. "Пес у нас ухоженный. Все прививки сделаны", - придумал я оправдание. Правда, себя обмануть не получалось. Для вида поковырявшись в винегрете, я отложил вилку в сторону. - Райское наслаждение, - простонал Валера с набитым ртом. - Бабушкин рецепт, - Лилька зарозовела от комплимента, прощая Валерию расчленного сенбернара. * * * В дверь колотили. - Надоели все, - сказал Адам, входя в квартиру с элегантной расслабленностью. Он был в короткой белой шубе с черными пятнышками, напоминающей одновременно далматина и буренку. На его голове красовался фиолетовый цилиндр. - После "Вдовы Клико" захотелось чего-то безыскусно-простого, сердечного, - сказал он и, скинув шубу прямо на пол, смачно облобызал меня в уста. - И вот я здесь, служу народу! Я никогда не считал наше семейство олицетворением сермяжности, но, представив пузатых миллионеров и их открыточных друзей, с которыми Адам провел большую часть новогодней ночи, был вынужден согласиться: да, к народу мы несоизмеримо ближе. - Давно из Египта приехали, ваше сиятельство? - склонился я в учтивом поклоне. - Египет? - удивился Адам. - Ах, Египет. Самолет задержали по погодным условиям. На Ниле пурга и зверствуют крокодилы. Я не стал уточнять, какое имеет отношение задержка рейса к буйствам африканских земноводных. Искать логику в словах Адама также бесполезно, как в Клавдии - женственность. - Контрольный мазок! - заржал Адам, и хлопнул по заднице Лильку, из любопытства выскочившую в коридор. Будучи девушкой порядочной, Лилька вытаращила глаза, демонстрируя негодование. - Я санэпидемстанция, - строго сказал Адам. - Проверяю чистоту помыслов. - Вы врач? - подыграл я, опасаясь, как бы Лилька не приняла всерьез его кривляние. - Еще какой! - Адам подкрутил несуществующие усы. - Профессор! Рекомендую почитать мою диссертацию "Клистир как профилактика кариеса". Затем он царственной походкой прошествовал к гостям и замер в центре комнаты в позе чайника (одна рука в сторону и вверх, другая на бедре). Против ожиданий, никто не упал к его ногам. И даже не оглянулся. Дубай, восхищенный познаниями Кирыча в мировых валютах, строил ему куры. Марк, скосив глаза на соломинку, сосредоточенно всасывал ром-колу. Клавдия пила водку, не закусывая, и внимала Валере, который повествовал о симптомах собачьей чумки. Все были пьяны ровно настолько, чтобы любить ближнего, но уже не замечать дальнего. Помявшись "чайником" еще пару секунд, Адам вложил два пальца в рот и по-разбойничьи свистнул. Лилька, стоявшая за его спиной, испуганно присела. Остальные просто замолчали, уставившись на свистуна. - Девочки! - откашлявшись, начал Адам. - И мальчики, - кивнул он Валере, безошибочно угадывая в нем единственного гетеросексуального персонажа. - Я принес вам страшную весть. - Адам прерывисто вздохнул. Бордовые кружева, торчавшие из пиджака в черно-белую полосочку, нервно заколыхались. - Россия на пороге катастрофы! Лилька, стоявшая за его спиной, тоненько пискнула. - Страна вымирает. Спасти ее может только демографический взрыв, - сказал Адам, резко разворачиваясь к Лильке. - Мы должны помочь родине, - сказал он и переломил Лильку через колено, как в танцевальном па. Все ошеломленно замерли. - Трахнемся? - проурчал он, склоняясь над ее испуганным лицом. Лилька не хотела. Она попыталась встать, но Адам крепко держал ее за талию. - Мои живчики рвутся в бой, - Адам хищно улыбнулся и, высунув длинный розовый язык, лизнул ее шею. Лилькины нервы окончательно расстроились. Она пронзительно завизжала. Клавдия, на которую, похоже, крики действовали особенно бодряще, борцовской походкой подошла к Адаму и боднула его в лицо. Вначале на пол полетел цилиндр а затем, после недолгой паузы, за ним последовал и хозяин. "Представление отменяется, клоун умер", - тоскливо подумал я. Адам и Лилька лежали на полу крестом. Лицо поверженного шляхтича было залито кровью. - Ааааааааааааааааааа, - Дубай вскочил, как ужаленный, и, путаясь в собственных ногах, унесся прочь. "До встречи в суде", - подумал я, услышав, как загудела входная дверь. - Дура! - захныкал Адам, очнувшись. - Ты мне нос разбила. - Хрень! - сплюнула Клавдия. Она помогла Лильке встать, а на ее окроваленного кавалера посмотрела, как на осклизлую жабу. - Надо напиться, - сказал Кирыч. Все поняли, что это приказ. * * * Кровавое побоище убило в нас всякую охоту изображать гостеприимство. Оставив гостей развлекаться самостоятельно, мы с Кирычем сидели на диване, а Марк валялся у нас в ногах и говорил слова любви. "Только в критической ситуации понимаешь цену настоящей дружбе", - придумал я начало ответной речи, не сразу поняв, что прочувствованный монолог предназначался рому, початую бутылку которого Кирыч держал в руках. Барышни забились в дальний угол и говорили гадости. После чудесного спасения Лилька прониклась к Клавдии такими теплыми чувствами, что даже выпила с ней на брудершафт. Одарив новоиспеченную подругу поцелуем, она поделилась своим небогатым любовным опытом (слушая краем уха, я разобрал что-то про аборт после пьяного секса на пятом курсе, три любовника, один из которых женат на докторе физико-математических наук). - Хрень! - жалела ее Клавдия. Получив желанную порцию участия, Лилька преисполнилась ненавистью ко всем, кому неведомы критические дни. То есть, дошла до кондиции, в которой Клавдия, похоже, пребывала со времен полового созревания. - Все мужики - подлецы, - сообщила Лилька, с неприязнью глядя на Адама. - Хрень, - поддержала Клавдия, готовая в любую секунду выломать у Адама все его ребра. - Мы рожаем детей! Тянем семью! - бряцала Лилька чужими медалями. Клавдия, которой также были чужды радости материнства, смотрела на Лильку как на пророка и млела. - А что они?! - Лилька погрозила нам пальцем - Они захватили все посты! Пьют! Изменяют! Женятся на докторах физико-математических наук! Потом Лилька пришла к выводу, что оставаться здесь - это подвергать свою жизнь смертельной опасности и, выписывая восьмерки, ушла под нежной опекой Клавдии. - Мы будем бороться! - сказала Лилька на прощание. Клавдия тоже сказала, как всегда, попав в самое яблочко. Адам пережил лилькину ненависть с удивительным спокойствием, умело притворяясь, что ничего не слышит. "Все идет как надо", - было написано на его гладкой физиономии, а я подумал, что в аристократических домах опороченные дамы наверняка уже не раз колотили его ридикюлями. Впрочем, внимание, которое он усиленно оказывал Валерию, не иссякло и с уходом воинственных амазонок. Адам и Валерий отдавали должное анатомии, в которой каждый был по-своему силен. Адам рассказал о бабах из деревни где-то под Смоленском, которые благодаря особому строению организма, могли рожать младенцев своей мечты. Теперь в той деревне все мальчики похожи на президента, а девочки на бухгалтершу Светку - главную местную потаскуху. Ветеринар в долгу не остался. Он просветил Адама о том, какие в носу бывают перегородки и что может случиться, если по ним сильно бить. Адам хватался за распухший нос и охал. А когда Валера сообщил о своем гайморите ("это похуже, чем все разбитые носы вместе взятые", - как было сказано), то сделался его самым задушевным другом. Адам покинул нас, обнимая Валеру за талию, из чего я заключил, что дело может закончиться "медосмотром". Как ни странно, кавказуха его не покусала. Напротив, введенная в заблуждение пятнистой шубейкой, она приняла Адама за далматина-переростка и очень радовалась новому другу. Закрывая дверь за последними гостями, я чувствовал себя свахой, которая делает свое дело кое-как, а клиенты, между тем, счастливо обретают друг друга. "Чтобы что-то получилось, надо оставить все как есть", - подумал я и пожалел, что поделиться этой умной мыслью уже не с кем. Кирыч, выпив все, что пьется, заснул на диване. Марк ушел с ромом к себе в комнату. Наверное, для того, чтобы поведать ему что-то совсем интимное. * * * Под ногами хрустело стекло, а я радовался, что заснул прямо в ботинках и наутро мне не пришлось бродить по развалинам когда-то претендовавшим на уют, выискивая обувь понадежнее тряпичных тапочек, а потом заваливаться на пол и смотреть, как из рваной раны на ноге вытекает моя жизнь. Кирыч лежал в том же положении, в каком я оставил его несколько часов назад - давил мордой подушку. - Живой, я проверял, - сказал Марк, появляясь рядом. Кружка в его руке дымилась свежезаваренным кофе, а сам он был умыт и благоухал чем-то нестерпимо свежим - не-то дынными корками, на которых настояна его туалетная вода, не то невинностью, с которой он расстался лет десять тому назад, но аромат которой он будет испускать и на смертном одре где-нибудь в середине тысячелетия. Кирыч громко всхрапнул, подтверждая марусину правоту. Осмотр окрестностей меня порадовал. Я не узнал ничего больше того, что мне было уже известно. Пол в туалете быд усеян клочьями собачьей шерсти, но все флаконы, стоявшие на полке над раковиной, были целы. "Ангельский характер", - с благодарностью подумал я. Обои на кухне, куда ударило шампанское, пошли пузырями. Стол в гостиной напоминал пункт приема стеклотары после дебоша приемщицы: салатницы, бутылки, разбитые елочные шары валялись вперемешку с клочьями цветной бумаги и едой. Довершало картину громадное пятно копоти на потолке, словно приемщица, переколотив все, что бьется, устыдилась и устроила себе аутодафе. - Надо же! Все закончилось, а мы не умерли, - коротко вздохнув, сказал Марк. - Редкая живучесть, - сказал я, глядя на пальму. Ее горшок был засыпан окурками, некоторых веток недоставало, но те, что остались, жизнеутверждающе топорщились. "Усвоила привычки хозяев, - подумал я. - Зеленеет всем смертям назло". 31 ноября 2003 года

@темы: рассказ