Мама, какую дурацкую фею,
Какую уродливую кузину
Ты так оплошно не пригласила
Когда-то давно на мои крестины?
Вот она тогда и послала, в отместку,
Вместо себя этих жутких дам,
Чтобы они всё кивали, кивали
Яйцеподобными головами
У колыбели моей по ночам!
...
День, ночь, у моей постели
Они, в тех же каменных платьях, со мной.
Лица так же пусты, как тогда на крестинах,
Тень от солнца пугает длиной:
Ведь оно и не взойдёт, и не закатится, а тени –
Не сдвинутся, тени колонн кривых.
В этот мир ты меня поместила с рожденья …
Мама! Мне никогда не оставить их!
(с) У МУЗ В ПЛЕНУ
Какую уродливую кузину
Ты так оплошно не пригласила
Когда-то давно на мои крестины?
Вот она тогда и послала, в отместку,
Вместо себя этих жутких дам,
Чтобы они всё кивали, кивали
Яйцеподобными головами
У колыбели моей по ночам!
...
День, ночь, у моей постели
Они, в тех же каменных платьях, со мной.
Лица так же пусты, как тогда на крестинах,
Тень от солнца пугает длиной:
Ведь оно и не взойдёт, и не закатится, а тени –
Не сдвинутся, тени колонн кривых.
В этот мир ты меня поместила с рожденья …
Мама! Мне никогда не оставить их!
(с) У МУЗ В ПЛЕНУ
ДРУГИЕ ДВОЕ
Всё это лето мы жили в переполненной эхом вилле,
Как в перламутровой раковине прохладной,
Копытца и колокольчики чёрных коз нас будили,
В комнате толпилась чванная старинная мебель
В подводном свете, странном и невнятном.
Листья не шуршали в светлеющем небе.
Нам снилось, что мы безупречны. Так оно и было, вероятно.
У белых пустых стен – кресла с кривыми ножками,
Которые орлиными когтями обхватили шары.
Мы жили вдвоём, в доме, где дюжину разместить можно,
И полутёмные комнаты умножали наши шаги,
В громадном полированном столе отражались странные жесты,
Совсем не похожие на наши – не отражения, а жесты тех, других.
В этой полированной поверхности нашла себе место
Пантомима тяжёлых статуй, так не похожих на нас, будто их
Заперли под прозрачной плоскостью без дверей, без окон,
Вот он руку поднял её обнять, но она
Отстраняется от железа бесчувственного, почти жестокого,
И он отворачивается тут же от неё, неподвижной, словно стена.
Так они и двигаются, и горюют, как в древней трагедии…
Выбелены луной, непримиримые, он и она.
Их не отпустят, не выпустят… Всякая наша нежность,
Пролетев кометой через их чистилище, не оставив там ни следа,
Ни разбегающихся кругов – была бесформенной темнотой съедена,
И выключив свет, мы в пустоте их оставляли тогда.
А они из темноты, завистливые и бессонные,
Преследовали нас, отнимали обрывки сна…
Мы порой обнимались, как всякие влюблённые,
Но эти двое не обнимались никогда. И он и она
В жестоком тупике, чем-то настолько отягощённые,
Что мы себе казались пушинками, призраками: это они, а не мы
Были из плоти и крови. Над развалинами
Их любви мы казались небесными. Они, наверное, только мечтали
О нашем небе, едва различимом из их тьмы.